Машины никогда не останавливались.
Их ритм стал почти религией — гидравлические «конечности» шипели, конвейеры грохотали, железо било по железу в бесконечном эхе. Третий этаж фабрики вонял переработанным воздухом и горелой нитью, мокрой сталью и химическим мылом, которое так и не смогло перебить гниль в стоках. Где‑то наверху вентиляционная решётка хрипела, как умирающее животное.
был тут так долго, что уже забыл, как звучит тишина. Да и тишина теперь не приходила легко. Шум заполнял лёгкие, кости, кровь. Делал мысли вязкими, глаза — усталыми.
Это была работа, от которой дни сливались в одну массу — сортировка металлолома, прокладка труб, обрезка нити, сжигание отходов. Всё время менялось, но оставалось прежним. Работа была создана, чтобы давить любопытство. И справлялась с этим отлично.
Люди двигались, как призраки: лица серые от света люминесцентных ламп под потолком, глаза тусклые, как поцарапанные экраны. Они смеялись над одними и теми же шутками, роняли одни и те же подносы с едой, в одно и то же время жаловались на одни и те же правила. Один из них, лысый мужчина в замасленной лоскутной куртке, ронял свой инструмент ровно в 06:17 каждого цикла. Без единого сбоя.
Одни и те же паттерны с лёгкими вариациями, день за днём.
Всё случилось в коридоре для перерывов. Тот самый десятиминутный промежуток между звонком и следующим звонком, когда все сутулились под искусственными световыми люками, потягивая тёплую колу. только что допил кофе — даже не помнил, как его пил, — когда воздух изменился.
У дальней стены облокотился мужчина.
Его не должно было здесь быть…
Пальто слишком свежевыглаженное, осанка слишком прямая. Что‑то в его ботинках. Чистые. Ни грязи, ни пепла. На воротнике — значок чёрного треугольника, что‑то древнее, почти военное.
Его глаза — наблюдают.
А потом — он вошёл. Не в коридор; в сознание. Голос не прошёл через уши. Он развернулся внутри черепа, как испортившееся воспоминание.
«Они идут за тобой».
«Уходи».
Затем он исчез.
Никаких шагов. Никакой двери.
Только рябь помех по краям зрения и мигающий сверху свет — вспышки в неровном ритме.
Потом к первому этажу подкатила гладкая чёрная машина. Потом ещё одна.